Сделав круг над аэродромом, машины стали заходить на посадку. Одной действительно недоставало. На подбитый зенитной батареей отставший бомбардировщик налетели «Мессершмитты». Пушки истребителей вывели из строя последний мотор, и потерявшая силу машина рухнула на воду недалеко от вражеских берегов.

– Но товарищи обязательно вернутся! – сказал командир, водивший самолеты на бомбардировку Констанцы. – Мы покружили над ними и видели, что они выбросили лодку и сами успели покинуть кабины.

На поиски летчиков, очутившихся в резиновой лодчонке в открытом море, да еще недалеко от территории противника, полетели разведчики. Первые поиски не дали результатов. На второй и на третий день они продолжались с еще большим упорством. Ветер дул к вражеским берегам, и это вселяло тревогу.

Только к концу пятых суток потерявшийся было экипаж вернулся на родной аэродром. Его появление было для всех настоящим праздником.

– Мы видели, как, несмотря на огонь фашистских истребителей, – рассказал командир вернувшегося экипажа лейтенант Ножкин, – наши товарищи покружили над нами. Но мы находились в таком положении, что и рукой на прощанье некогда было махнуть.

Еще перед тем, как посадить самолет на воду, я распорядился подготовить резиновую шлюпку. «Что-то Константинов не откликается, не ранен ли он?» – сказал мне штурман лейтенант Мальцев.

Как только самолет плоскостями коснулся воды, я выбрался на крыло и бросился к кабине стрелка-радиста. Лицо у Константинова было в крови, но он держал шлюпку в руках.

«Вылезайте скорее», – говорю ему. А он отвечает: «Не могу, товарищ командир, ноги прострелены».

Быстро я взял у Константинова шлюпку и стал помогать ему выбираться.

Несмотря на тяжелое ранение, младший сержант ни разу не пожаловался на боль и не забыл даже перед тем как покинуть самолет, захватить боченок с питьевой водой.

Самолет уходил под воду носом, его тянули ко дну моторы. Штурманская кабина уже скрылась, но лейтенанту Мальцеву удалось выйти через кабину стрелка-радиста. Цепляясь за борт руками, Мальцев выполз, и тут я заметил, что он тоже ранен в ногу.

Мы не могли развязать намокший брезентовый мешок, в котором хранилась резиновая шлюпка, и Мальцев разрезал мешок ножом, после чего мы стали ртом по очереди надувать шлюпку. Едва она приобрела пловучесть, как пришлось погрузить на нее Мальцева. Воздушный пояс его оказался пробитым, и обессилевший штурман не мог уже держаться на воде. Но вот наша лодка окончательно надута. Я помогаю сесть в нее Константинову, а потом сажусь и сам.

Море бушевало. Лодку бросало, как щепку, с волны на волну. Прежде всего надо было перевязать раны, и мы это сделали. Потом, определившись, налегли на весла – не обычные, похожие на детские лопатки.

К вечеру всех нас стала мучить жажда, а воды не было, так как, занятые надуванием лодки, мы не уберегли боченка с водою и его унесло волнами. Ночью жара сменилась холодом. Насквозь промокшие, мы стали мерзнуть. Теплый комбинезон сохранился только у штурмана. Не долго думая, он распорол его. Мех достался одному, теплая подкладка – другому, верх – третьему.

Неожиданно наделали нам хлопот дельфины. Целая стая этих морских животных затеяла вокруг шлюпки возню, и мы всерьез опасались, как бы наш резиновый «корабль» не оказался случайно ими распоротым. Несколькими выстрелами из пистолетов нам удалось, наконец, отогнать дельфинов.

На пятые сутки мы увидели румынский гидросамолет. Неожиданно из облаков на него ринулись два краснозвездных самолета. Началась настоящая воздушная охота. Она продолжалась до тех пор, пока зажженный самолет врага не упал в воду. Низко летевший советский гидросамолет заметил нас. Летчик сел на воду и подрулил к шлюпке.

Радости нашей не было границ. Старший лейтенант Шулин с товарищами Колобаевым и Шпилем братски приняли нас к себе на борт и доставили на родной берег. Оказалось, что мы были не так далеко от него.