На аэродроме мы увидели бьющую ключом напряжённую жизнь.

У сарая на опушке леса полковник, командир дивизии штурмовиков, разговаривал с майором, командиром батальона авиационного обслуживания. Полковник спрашивал:

— Приготовлены бомбы для вылета?

— Приготовлены, товарищ полковник!

Имеются также немецкие бомбы, — отвечал майор. — Буду их применять.

— Обязательно надо применять! — заметил полковник. — Немецкими бомбами немцев же и бомбить, да к тому же на их собственной земле! Подвезите сейчас же бомбы Григорьеву для его восьмерки, а потом всем поровну. Как с горючим?

— Всё в порядке, товарищ полковник!

Только шоферы измотались. Уже пятые сутки не спят.

— А кто спит в это время? Сегодня подайте машины лётчикам, отвезите их завтракать и обедать. Вино есть? Лётчикам за ужином дать обязательно. Работают они на славу.

Местом для аэродрома избрано относительно ровное поле. Здесь стоят наши самолёты, готовые в любую минуту подняться в воздух на помощь танкистам и пехотинцам. За дни наступательных боев дивизия, о которой идёт речь, сменила до десяти аэродромов. Первый аэродром, с которого восьмерки штурмовиков начали обрабатывать немецкую оборону под Витебском, находился на Смоленщине, в верховьях Днепра.

Ни разу за все время наступления не было случая, чтобы авиационные тылы чем-нибудь «подводили» боевые части. На этом аэродроме первые самолеты появились только накануне, а сегодня с 7 часов утра уже кипит работа.

У халупки, покрытой свежей соломой, я разыскал майора Ивана Кухарева. Он стоял в белой меховой куртке у копны ржи и наблюдал за посадкой. Все самолеты снижались плавно, и голубые глаза Кухарева на загорелом лице выражали удовлетворение. Но вдруг майор с волнением махнул рукой и бросился бежать к дорожке.

На правой плоскости шедшего на посадку самолета младшего лейтенанта Шиндяева виднелась дыра, болтались лоскуты фанеры. Одно колесо никак не выходило из гнезда. Видно было, что машина с трудом слушается пилота, и он не сможет сделать еще несколько кругов над аэродромом, чтобы вытолкнуть колесо и сесть на обе «ноги».

На аэродроме все затихли. Девушка-радистка закрыла лицо руками и отвернулась.

Но самолёт Шиндяева уже коснулся земли, подняв столб густой пыли. Когда ветром отнесло пыль с дорожки, взорам присутствовавших предстал самолёт с опущенным на землю крылом. Из кабины поднимался улыбающийся младший лейтенант. Через минуту он докладывал:

— «Фокке» из пушки повредил плоскость моей машины. С земли заметили это, и станция наведения радировала мне: «Снижайтесь, вы уже над своей территорией!». Я все-таки решил тянуть домой. Дотянул, а тут, оказывается, управление шасси перебито. Но ничего, сел.

Все поздравляли Шиндяева с мастерской посадкой, а полковник сказал:

— Это же «Ильюшин», золотая машина!

Скоро мы узнали, что немцы, повредившие машину Шиндяева, не остались безнаказанными. Когда советская восьмерка громила скопление автомашин врага в районе города Эйдкунен, в круг наших штурмовиков ввалился «Фокке-Вульф». Заметив это, ведший, восьмерку штурман полка капитан Николай Максимов дал ракету — сигнал своим самолётам об угрожающей опасности. Стрелок, старшина Евдокимов, одновременно с ракетой увидел в хвосте своего самолёта немецкую машину. Потребовалась только одна очередь Евдокимова для того, чтобы сбить немца.

— Дурной какой-то лётчик был на этом «Фокке». Залез в наш круг. Если бы не я, то любой другой угробил бы его, — под общий смех рассказывал Евдокимов.

Был назначен второй рейс для восьмерки капитана Максимова. Механики занялись осмотром машин. Оружейники проверяли пушки, подвешивали бомбы, укладывали ленты со снарядами и патронами для пушек и пулемётов. Лётчики наносили; на карты маршрут.

— Первый наш вылет здесь прошел хорошо, — говорил майор Кухарев, обращаясь к лётчикам. — Наземные войска довольны нашей работой. Они успешно рвут немецкую оборону. Сейчас мы получаем новые цели, уже на территории врага.

Лётчики стояли у машины с номером «46». На фюзеляже машины крупными красными буквами было написало: «За брата Юрия мщу!» Сибиряк, лейтенант Александр Лаврухин сделал эту надпись на самолёте на второй день после того, как узнал о гибели своего брата — пулемётчика Юрия Лаврухина, павшего смертью храбрых в дни штурма Севастополя. Тридцать семь раз Александр ходил в боевые вылеты и мстил немцам за любимого брата. Сегодня, замыкая восьмёрку Максимова, он вместе с лейтенантом Шишуриным навалился на немецкую зенитку и разнёс её.

Пришел час долгожданной мести. Бить врага на его же территории, — что может быть радостнее для нашего лётчика! Эта мысль движет сейчас всеми, кто находится на аэродроме. Ни на минуту не умолкает гул моторов. Только-что вышли в полёт на границы Восточной Пруссии самолёты капитана Максимова, а уже идёт заправка машин для нового вылета.

Трудятся не только лётчики-штурмовики. Истребители «Лавочкин-5» под командованием офицера Соболева неожиданно появились над одним немецким аэродромом и сожгли там десяток самолётов.

0 силе наших массированных ударов мне рассказал капитан Максимов.

— На протяжении огромного фронта, — сообщил он, — я видел сотни очагов пожаров, высокие столбы черного дыма. Воздух насыщен нашей авиацией.

Не успели мы уйти от цели, которую основательно обработали, как над нами уже появилась новая восьмерка штурмовиков. Жарко сейчас немцу!

Капитан Максимов заявил собравшимся вокруг него лётчикам:

— Будем и дальше работать дружно.

Главное, держитесь друг друга, не оставляйте товарища в беде.

...Прозвучал сигнал «на обед». Летчики быстро скинули комбинезоны, и на гимнастерках у многих заиграли под лучами солнца ордена и медали. Снял свою меховую куртку и майор Кухарев. На груди его я увидел четыре ордена и две медали.

Веселая ватага лётчиков и стрелков быстро заполнила поданные машины, и они двинулись к столовой.

— Насчет спайки в бою я говорю для новичков, — объяснил мне в машине Максимов. — Трое сегодня получали боевое крещение. Молодцы ребята! С такими не пропадешь.