Майор Солдатов, сапёр, подсчитал, что немцы только на одни мосты бросили свыше 5.000 снарядов и мин, около 350 авиабомб. По одному из этих исковерканных, но всё же залатанных мостов мы и попали на заодерский плацдарм.

Машина с трудом пробивалась сквозь нескончаемые колонны автомашин и войск. На исходные позиции спешила пехота, меняла места артиллерия, подтягивались ближе в переднему краю танки. Весь плацдарм был окутан искусственным дымом, скрывающим от глаз противника передвижения войск.

К вечеру туман рассеялся, в небе загорелись звезды, стало прохладно. В это время уже всё было готово.

На высокой песчаной горе мы разыскали командный пункт N соединения. Где-то близко били пушки, им очень активно отвечала артиллерия немцев.

Потом всё. затихло, как будто погрузилось в сон.

И вдруг земля вздрогнула, забушевал ветер, плацдарм покрылся ярко-красными языками пламени. Стало совсем светло.

Стоял сплошной, сотрясающий землю и воздух гул. Полчаса над неприятельскими позициями бушует огонь. Немцы отвечают редко, как-то неуверенно. , Разведчики перехватывают первую немецкую радиограмму. Это сплошной вопль: «По нас ведется адский огонь. Связи нет, посыльные не возвращаются. В штабе разбито 4 блиндажа. Можно ли. надеяться на помощь?».

Но это еще не был адский огонь. Вот снова ударили «Катюши», потом еще, еще. Так продолжалось более часа.

Молочный луч прожектора прорезал черное небо, будто огромную свечу кто-то поставил в эту торжественную ночь. Гул канонады принял другую окраску. Из общего хора артиллерийской подготовки выключились орудия небольшого калибра, но по-прежнему полным голосом говорила артиллерия особой мощности. Она громила глубокие тылы немцев.

Рассветало. По серому небу поплыли наши бомбардировщики. Сквозь черные клубы дыма, которые с самого начала окутывали немецкие позиции, были отчетливо видны огромные вспышки пламени.

В этот момент прожектор погас.

— Пехота пошла, — произнес кто-то на наблюдательном пункте.

Наступил напряженный момент. Что-то скажет пехота, как она оценит ту большую работу, смысл которой состоял в том, чтобы как можно лучше расчистить пехотинцам дорогу? Не придется ли снова бить по одному и тому же месту, устраняя «огрехи»? Нет, этого не пришлось делать.

Начали поступать первые боевые донесения от стрелковых подразделений. На наблюдательном пункте стало просторнее. Первыми устремились вперед связисты. Взвалив на плечи телефонные аппараты, катушки, они потянули линию к новому пункту управления боем. Через несколько минут на передний край пошли многие офицеры. С восходом солнца мы двинулись по следам нашей пехоты.

Обогнув высоту, машина выскочила на дорогу и снова попала... в ночь. Прохладный утренний ветерок медленно катил навстречу тяжелую черную тучу дыма и пыли. Наши артиллеристы и летчики, перепахав немецкую землю, надолго покрыли ее непроницаемой маской. Солнце поднималось всё выше и выше, но лучи его не достигали земли. Водители зажгли фары. Крики, повозочных, рев сигнальных гудков, цоканье копыт лошадей и лязг гусениц, — всё перемешалось в это долго не рассветавшее утро. Мы двигались почти ощупью..

А в небе продолжали гудеть массы самолетов. Казалось, что там так же тесно, как и здесь, на этих узких дорогах. Поравнявшись с передовой станцией наведения самолетов на цель, мы были свидетелями любопытного разговора. Авиационный начальник, находившийся на земле, запрашивал командира армады самолетов, идущих к цели:

— Почему опоздали на полминуты?

— Ровно тридцать секунд хожу вокруг цели, над нею висит еще предыдущий эшелон. — отвечали из эфира.

Потом в телефоне опять появился тот же голос:

— Петляковы, Петляковы, очищайте район, ложусь на курс.

По мере того, как мы двигались в западу, дым постепенно рассеивался. Уже можно было отчетливо видеть человека в 50–100 шагах. Вокруг расстилалась потрясающая картина разбитого, расщепленного, размолотого в прах переднего края немецкой обороны. Земля еще дымилась, и всё, что могло гореть, догорало. Было смрадно и жарко.

Группа красноармейцев-минеров щупами проверяла развалины небольшого поселка:

— Товарищ сержант, в подполье будто возня какая-то, — крикнул один боец.

Начали растаскивать камни. Внизу притихли. Тогда другой красноармеец притащил длинную железную жердь и сунул ее в щель меж кирпичей.

— Капут! — завопили под камнями, и из заваленного подвала минеры выволокли 11 немецких солдат с фельдфебелем. Разоружив, их быстро пристроили к проходящей колонне пленных. Их попадалось всё больше и больше. Понуро брели оборванные, замызганные эсэсовцы и фольксштурмисты, солдаты и офицеры. Все они в большинстве своем принадлежали к берлинскому гарнизону. Берлинцы, попавшие в плен под Берлином, — что может быть приятнее?!

Последние десятки километров. Впереди — недалекий,, но тяжелый путь. Об этом напоминают участившиеся разрывы немецких снарядов, свист бомб, внезапно свалившиеся с неба самолеты противника и частая, частая перестрелка за небольшими холмами.

Через два километра надо уже идти пешком. Здесь всё хорошо просматривается немцами и слышно, как посвистывают пули. Холмы тонут в дыму, пламени и грохоте. Ведут новую группу пленных.

— Кто такие?

Выясняется, что это солдаты немецкой моторизованной дивизии, только что прибывшей из Берлина на автомобилях. Ночь они провели в столице, а рано утром были подняты по тревоге и брошены на восток, чтобы восполнить части, сокрушенные нашими войсками сегодня перед рассветом. Поздно!

Наша пехота решительно штурмует холмы, ее поддерживают танки. В небе по-прежнему господствуют краснозвездные самолеты.

Эти высоты, усиленные мощными инженерными сооружениями, — важнейшие укрепленные позлили противника под Берлином. Бой за них был на редкость ожесточенным. Он длился сутки. Вслед за ними пал Зеелов. Мы не знаем, какого цвета и формы были вчера эти холмы. Но сегодня они стали пепельно-рыжими, рябыми от множества воронов и совершенно непроезжими для всех видов транспорта.

Перед въездом в город Зеелов предупреждение для шоферов: «Будь осторожен, — воронки, траншеи». Городок был по немецкому образцу подготовлен к длительной обороне, но, как и высоты перед ним, взят всесокрушающей силой наступления. Он еще горит, он еще в дыму, в подвалах и на чердаках кое-где еще сидят немецкие автоматчики, а регулировщица в ослепительно белых перчатках уже стоит на перекрестке дорог у большой стрелки со словами: «На Берлин».

Вторые сутки боев. Близится полдень. Солнце почти в зените, но оно какое-то тускло-красное, потому что над землей плывут пыль и дым, поднятые ожесточенным боем. Здесь сейчас совсем жарко. И от солнца, а еще больше от непрерывного напряжения боя. Вот идут автоматчики. Они без шинелей, но пот всё равно течет по их лицам, и гимнастерки посеребрены солью. В полдень рванулись вперед наши танки.

Они двинулись по нескольким направлениям. Целиной, дорогами, через рвы и воронки поползли тяжелые машины. Заговорила немецкая противотанковая артиллерия, которая молчала до самого последнего момента. Били из засад самоходки противника. Но над полем боя снова появилась советская авиация. Она обрушила на врага тонны бомб — и танки прошли на запад.

Насколько хватает глаз, берлинское шоссе забито нашей техникой, медленно продвигающейся к Мюнхебергу. Немцы отчаянно бомбят дорогу, но их отгоняют наши зенитчики и истребители. Раздается нарастающий, страшный свист. Люди инстинктивно падают на землю. Оглушительный грохот. Подняв головы, все видят обломки самолета с крестами. Это обычная здесь картина, и все торопливо идут к машинам, чтобы снова ехать вперед.