Картина была почти готова. Подойдя ближе и внимательно всмотревшись в нее, я по-новому ощутил строгую, неповторимую красоту собора. Художник как бы открыл мне глаза и показал то, чего я сразу не мог заметить. Это не был рисунок любителя, — это был подлинный шедевр, сделанный с высоким мастерством и проникновенностью. Чувствовалось, что художнику как-то особенно близки и дороги стены этого собора, что есть у него какая-то глубокая внутренняя связь с этим местом.

Из толпы любопытных, собравшихся возле художника и следивших за его работой, уже несколько раз вырывались восторженные возгласы. Тут же, молча, стоял какой-то англичанин, рассматривая с видом знатока великолепную акварель.

Вместе с капитаном Горленко мы пошли дальше по гулким плитам собора. Мой спутник указал мне на белые стены, закопчённые пламенем пожара, на разбитые металлические трубы огромного органа, который считался лучшим в Европе. Всё это были следы ожесточённого боя, разыгравшегося здесь ещё не так давно.

— Вы, наверное, заметили, — сказал мне Горленко, — с каким вдохновением пишет свою картину наш художник-лейтенант. И ведь он действительно влюблён в эти чужие каменные стены. А знаете почему? Именно он, лейтенант Васищев, спас от гибели собор святого Стефана. Если бы не его самоотверженный подвиг, мы нашли бы на Стефан-плаце только развалины. Да, конечно, немцы... Ответственный за оборону Вены немецкий генерал Дитрих приказал заложить тол и взорвать собор при появлении наших танков. Васищев помешал Дитриху осуществить его дьявольский замысел.

Разговаривая, мы шли все дальше и дальше в глубь собора, мимо многочисленных рабочих, занятых восстановлением повреждённых сводов и стен. Потом стали подниматься на колокольню, шпиль которой виден за 50 километров с холмов, окружающих Вену. Узкие каменные ступени винтовой лестницы покрывала мохнатая пыль. Шли мы долго, и чем выше поднимались, тем больше видели вокруг стреляных медных гильз. Отсюда немецкие пулемётчики-смертники вели огонь по нашим наступавшим войскам.

Наконец, мы достигли верхней площадки, ограждённой ненадёжными перилами и расположенной на головокружительной высоте. Сильный ветер перекатывал по площадке немецкую каску, пробитую русской пулей. Она звенела и дребезжала на каменном полу.

— Когда войска маршала Толбухина вышли на подступы к Вене, — рассказывал мне капитан Горленко, — наши бойцы прежде всего увидели с холмов вот эту самую колокольню. Город ещё был закрыт предрассветным туманом, а она прямо парила в небе, и солнце уже освещало ее. Как раз в это время Васищев был рядом со мной. Это зрелище произвело на него, как на художника, огромное впечатление. Он уже тогда, издали, форменным образом влюбился в этот знаменитый собор. И потом, во время штурма города, когда ему дали почти невыполнимое задание — ворваться со взводом в собор и не дать его взорвать немцам, Васищев ринулся вперёд с такой решимостью, которой можно было позавидовать. Всё зависело от храбрости и быстроты. Васищев, кажется, первым ворвался в собор, взломав каменную решётку. И там произошёл один из тех жестоких боев, когда дело доходит до штыка и когда человек, уже убитый, бывает пронзён ещё несколькими пулями в упор, пока он падает на землю...

— Да, еще одна интересная подробность, — сказал капитал Горленко. — Вы, может быть, обратили внимание, что на картине Васищева замечательно сделано одно из окон собора с необычайно красивыми, словно горящими, разноцветными стёклами? Так вот во время штурма наш лейтенант, как очарованный, остановился на секунду перед этим самым окном, — так поразило его богатство красок. И это едва не стоило ему жизни — пуля ударила его в щеку... Тяжёлый был бой. По собору летали фауст-патроны, рвались гранаты. Немцы в ярости подожгли собор. Огромные клубы дыма поднялись кверху. Но наши сапёры в пламени и дыму сняли толовые заряды и потушили пожар. Васищев за этот бой был награждён орденом Красной Звезды...

Мы спустились вниз. Группа любопытных ещё стояла возле художника-лейтенанта. Картина была закончена, и Васищев — высокий, здоровый молодой человек с ещё не совсем зажившим шрамом на загорелой щеке — неторопливо складывал свои краски и кисти. Когда он уже собрался уходить, англичанин, все время наблюдавший за его работой, вынул из кармана изрядную пачку фунтов стерлингов и, показывая на акварель, что-то быстро и взволнованно заговорил. Он намеревался купить картину и предлагал за нее большие деньги. Лейтенант Васищев сдержанно улыбнулся и покачал головой:

— Извините, — сказал он. — Картина не продаётся.