Младший лейтенант Александр Кузнецов настороженно оглядывался, отыскивая своего врага, который мог появиться внезапно, по-воровски вынырнув из-за облачка. Но все было спокойно вокруг. Внизу лежала родная земля, освещенная бликами солнца, прорвавшегося сквозь окна в облаках. По этой земле недавно ходил геолог-разведчик Александр Кузнецов, последуя ее недра. Он бурил землю, чтобы узнать ее строение, глубоко ли грунтовые воды, а люди строили на этих местах заводы, возводили тяжелые корпуса, и красивые здания эти стояли незыблемо на земле, украшая ее и радуя человека...

Это было за Уралом, в Башкирии, далеко от того места, над которым летал сейчас Кузнецов. Но земля и там и здесь – везде одна, – советская, любимая, единственная, как мать. Александру Кузнецову приказали стеречь ее покой, охранять от фашистских разбойников. С чувством великой ответственности за жизнь людей Александр кружился над городом.

Десятка полтора фашистских самолетов внезапно появились на высоте 2000 метров. Возле них закурчавились вспышки зенитных разрывов. Кузнецов пошел навстречу врагу – в первую в его жизни атаку.

Он увидел черную свастику на стабилизаторе и черные кресты на вражеских крыльях. Это были двухмоторные бомбардировщики сероватого цвета, – почему-то именно этот холодный серый цвет, цвет жестокости, крепко запомнился Александру. Сердце его палилось злобой. Тотчас же впереди воздух рассекли синие струйки трассирующих очередей, и странно: вдруг исчез планшет с картой, висевший на груди Кузнецова, точно его унесло вихрем. Фашистские самолеты, повернув назад, уходили от наших истребителей. Догнав левый вражеский самолет, Кузнецов дал длинную очередь, фашист, хотя и задымил, но продолжал свои горизонтальный полет. Взглянув на приборы, Кузнецов увидел, что горючее на исходе, – дальше лететь нельзя. С досадой смотрел он вслед уходившим врагам.

«Ни одного не сбил... Ни одного», – огорченно думал Александр, снижаясь над своим аэродромом. Ему было стыдно перед товарищами. Молча стал он осматривать свою машину, – она вся была в пробоинах. Чувство досады на. себя за неудачу первой атаки сменилось яростным гневом.

«Подождите! Я вам это припомню!» – думал Александр, готовясь к новому бою.

24 июня с утренней зари Кузнецов снова патрулировал. Фашистские коршуны настойчиво лезли к городу, но как только показывались наши истребители, разбойники скрывались в облаках, не принимая боя.

Вскоре появились, вражеские самолеты.

Считанные мгновения – и быстрокрылый истребитель с гулким ревом взмыл ввысь. Но фашисты быстро скрылись. Кузнецов набрал высоту и стал ходить над городом, то поднимаясь над облаками, то опускаясь, внимательно заглядывая в окна. Опять никого! Горючего остается всего минут на 15 – нужно итти на посадку.

Уже выпустив шасси и планируя над аэродромом, Кузнецов заметил вспышки зениток, бивших по вражеским самолетам. Он снова убрал шасси и помчался туда. «За 15 минут хоть одну атаку успею», – решил он и бросился догонять фашистских стервятников, повернувших на запад. Он заметил одного, отбившегося от стаи – фашистский самолет шел на той же высоте метрах в 500, а за ним гнались издали два наших истребителя. Но Кузнецов был ближе и выжимал из нового сильного мотора все запасы боевой скорости.

Дистанция быстро сокращалась. Немецкий самолет был уже в 100 метрах. Кузнецов шел немного сверху и, прицелившись в кабину, сразу нажал все гашетки своих пулеметов. Фашист окутался дымом, потом взметнулось рыжее пламя, однако летчик продолжал вести самолет. Он вдруг сократил обороты, рассчитывая, что преследующий его Кузнецов на большой скорости проскочит мимо, и тогда можно будет ударить ему в хвост.

Но Александр быстро разгадал хитрость врага и тоже убавил обороты. Фашист мотнулся вправо – и Кузнецов вправо. Фашист влево – и Кузнецов за ним. Он упорно прижимал врага к смертельной для стервятника советской земле. Вот из об'ятого пламенем самолета выпрыгнул стрелок-радист, но летчик продолжал вести горящий самолет то горизонтально, то рывком в бок, маневрируя. Кузнецов «сидел у него на спине», не отпуская ни на секунду. Когда враг был уже на высоте 80 метров, Кузнецов дал последнюю очередь, и с вражеского самолета слетел козырек, а за козырьком вывалился летчик-фашист и камнем, с нераскрывшимся парашютом, врезался в еловую рощу. Метрах в 50 от него с глухим взрывом упал самолет.

В тот же день Александр хорошо пообедал – никогда не был так вкусен черный хлеб! Он с'ел одну порцию компота, попросил вторую, но не успел раскусить последнюю абрикосовую косточку, как раздалась команда: «По самолетам!»

Так, с косточкой во рту, и побежал Кузнецов к машине. Когда он поднялся над городом, фашистские разбойники уже уходили от истребителей., Кузнецов помчался вдогонку. Выбрав для удара крайнего слева в стае стервятников, он сбавил немного газ, подзадрал вверх машину и со всех огневых точек резанул врага. Фашист резко вздернул нос кверху, загорелся, но в тот же миг Кузнецов почувствовал сильный удар по ноге. Отваливаясь от горящего вражеского самолета вниз, Кузнецов ощупал рукой правую ногу – она была в крови, сапог был порван в клочья. Кузнецов хотел нажать на педаль правой ногой, но она не подчинялась...

Он последний раз взглянул на горящего, неудержимо падающего к земле врага и с прямого полета выпустил шасси над своим аэродромом.

И вот уже истребитель с огромной скоростью мчится по земле. Раненый летчик, осторожно нажимая левой ногой на педаль, повел машину по краю аэродрома, описывая полукруг влево. Истекая кровью, он остановил машину в десяти метрах от замаскированных самолетов.

Из машины Кузнецова вынесли на руках.

– Слишком близко подошел я к фашисту, – заговорил он. – Погорячился. Надо бы с четырехсот метров его шарахнуть... Хладнокровней...

– Ничего, ты еще не раз сможешь поправить свою ошибку, – сказал техник Зеленин, укладывая Кузнецова в санитарный автомобиль.