Подоткнув подолы юбок, женщины полощут белье, да так домовито и старательно, что у проезжего человека поневоле весело станет на душе: – Ну, какая же тут, честное слово, война и опасность, и смерть, если бабы трудятся здесь, словно у себя на кухне. – Такая же, видно, мысль приходит на ум молодому наводчику с проезжающего через мост орудия, и он ворчит им и сердито, и весело:

– Эй, хозяйки! Спокойнее-то места не нашли? Гляди, фрицы минами воду расплещут!

Оглянувшись на окрик, одна из женщин огрубевшим от ветра и стужи голосом отвечает:

– Куда ж спокойнее? У нас тут армия с ночи стоит, дай бог вам здоровья, сыночки!

И наводчик, слегка озадаченный ответом, который сводит на-нет его шутку, толкает локтем товарища:

– Во как! Слыхал? Подымай нос выше. Мы, брат, с тобой тоже армейцы.

И орудие прокатывается по мосту в сторону боя, и бабы смотрят ему вслед, отдыхая, и одна говорит: «Как бы не убили, жалость какая, веселый ведь и молоденький», и опять нагибаются к воде и полощут белье, и рядом с ними черный снег от брошенных немцами мин и снарядов.

Эта картина надолго запомнится проезжему человеку, которому удивительно и очень радостно станет оттого, что в гуляющем по всей округе сражении женщинам спокойно стало тотчас же, как наша армия выгнала немцев из села и передовыми ротами прошла вперед, оставив на селе небольшой штаб и тыловые службы полка с поспевающими по санному пути обозами. Его тронет доверие простых деревенских женщин: пришла наша армия, значит, все становится на свое место, жизнь вернулась и пойдет своим чередом, и можно итти к проруби стирать давно не стиранное белье, хотя бы обозленные немцы долбили и ковыряли землю вокруг своими проклятыми пушками. В сильном и глубоком впечатлении сольются в эту минуту яркое солнце, пронзительно блистающий снег на замерзшей реке, плеск воды под сильными, красными от холода руками женщин, их неторопливый и совсем уж домашний говор под гул орудий и великолепные слова стирающей женщины: «Куда ж спокойнее? У нас тут армия с ночи стоит!»

Счастлива армия, которую так любит, которой так верит народ.

Но война остается войной, и снаряды, падающие неподалеку, все же убивают людей, и, может быть, тот веселый артиллерист уже видит перед собой врагов и выкатывает орудие на позицию, чтобы бить по ним прямой наводкой, и немцы хлещут по нему из пулеметов, и он, преодолевая страх смерти, вступает в бой, открывает огонь и стоит на посту до конца, дерется до последнего вздоха, наш озорной и смешливый парень, наш человек, боец Красной Армии.

Если бы он и тысячи, сотни тысяч таких, как он, вели себя иначе в этой страшной войне, не было бы жизни ни тем бабам у проруби, ни их детям и сестрам, ни городам и селам, от которых наши войска отбросили прожорливое чудовище германской армии, ни далеким странам, где наши друзья с гордостью следят за нашей борьбой, от исхода которой зависит, быть или не быть на земле свободе и счастью.

Любовь народа и восхищение честных людей в Европе и за океаном Красная Армия завоевала доблестью людей, в самые трудные дни – в июле, в августе, в ноябре – выходивших один-на-один против немецких танков, винтом самолета таранивших немецкие «Юнкерсы», с гранатой в руках бросавшихся в кишащие врагами траншеи и дзоты, падавших на ствол немецкого пулемета, чтобы заткнуть его пасть своим телом, теплым, живым, которое мать прижимала к груди в час прощания.

Так поступали многие, и мы остановили врага и сами перешли в наступление.

Холодный ветер гуляет сейчас на полях войны, трудно устоять человеку в буранах, от которых лесной зверь прячется в нору, глубокий снег стал рыхлым и топким, как трясина, так что кони вязнут по самое брюхо, а одинокому путнику и вовсе погибнуть в нем, но роты и батальоны наступающей нашей армии день и ночь движутся вперед сквозь бураны, и спят бойцы на снегу, и снова встают к бою, к далеким обходам полуголодного, одичавшего немецкого войска, к маршам по целине, по лесам, вперед и вперед, пока сердце бьется в груди! И над всем – грандиозная мысль Сталина, ведущая весь фронт от Мурманска до Севастополя, проникающая и к генералам, склонившимся в штабах над картой, и к бойцам, идущим в буранах на штурм, и к рабочим, готовящим для фронта снаряды и пушки, – мысль-вдохновитель.

Это – Красная Армия.

Такой ее создал, такой ее любит народ.

И женщинам, пусть еще бой роет снарядами землю рядом с их домом, спокойно становится, когда к дому подходит первый красноармеец из роты, погнавшей врага. Вместе с ним жизнь возвращается к этому дому, – это простыми словами сказала артиллеристу та женщина, что стирала белье у проруби под мостом, и он ее понял.

Война есть война, и армия в ней вместе с народом. В том селе, где я наблюдал сцену у проруби, в 800 метрах от линии боя стоял штаб части майора Далавассера, и там был инженер той же части старший лейтенант Алексей Илюшин, которому было поручено в течение ночи пробить для орудий дорогу на высоту, примыкающую к переднему краю.

Илюшин вышел саперов на опасный участок, очень точно и близким огнем пристрелянный немцами, и начал строить дорогу. Тогда из села вышли все, кто способен был ворочать лопатой, и присоединились к саперам, и, может быть, за лопаты взялись те самые бабы, что пожалели утром молоденького артиллериста. Теперь они копали дорогу для его пушки.

Вместе с саперами люди того села за ночь сделали то, что наутро показалось немцам чудом и наваждением, – пробили в снегу дорогу не только на высоту, но на триста метров вперед, за пределы переднего края, и с рассветом туда двинулись пушки, и в назначенный командиром час оттуда был открыт неожиданный и страшный для немцев огонь, в самое сердце их обороны. А бабы вернулись в село, к домашним своим делам, стирать белье, чистить и мыть загаженные немцами избы. Им спокойно, с ними – армия, как сказала та женщина у моста, по которому двигались пушки.

Да, счастлива армия, рожденная таким народом.

У них общая цель, единый путь – к победе!