Поезжайте по русским дорогам, ведущим на запад, по большакам и проселкам. Заросли бурьяном траншеи. Лишь опытный глаз расшифровывает, как иероглиф, картину разыгравшейся здесь жестокой битвы. Ржавчиной покрылись округлые тельца похожих на кегли мин, разбросанных вдоль дороги. А вот на косогоре, над рекой, была позиция пулеметчика, — добротно вырытый окоп, и вокруг рассыпана шелуха позеленевших гильз...

Заросли буйными травами поля битв, но судьбы людей еще долго будут раскрываться после войны. И до многих матерей и жен, отцов и братьев будут доходить печальные рассказы о последних днях и часах их близких, свидетельства высокого душевного благородства и нравственной непреклонности советских людей...

Помнится, когда наши войска освободили Ровно, корреспондентская судьба занесла нас в этот город Западной Украины. Мы были в тюрьме гестапо, где в караульном помещении еще дымилась свежесваренная немецкой стражей картошка и на стенах камер кровью сочились надписи уходивших на смерть. Призрак Ровенской тюрьмы снова встал в нашей памяти, когда в редакцию вместе с обычной почтой пришло письмо тов. Левицкого из города Здолбуново.

Вскрыли конверт. На стол выпал клочок бумаги, на котором карандашом было написало:

Ашхабад, Первомайская, 102-а, Ирина Николаевна Ивашура (жена).

Загорск, Московск. обл., 1 Пролетарская, 22, Елена Николаевна Яковлева (мать).

Умираю, любя!

В письме сообщалось:

«Посылаю вам записку, которую написал перед казнью в Ровенской тюрьме гестапо военврач Яковлев, Константин Константинович. Дело происходило в январе 1942 года. Он вручил мне эту записку; как соседу по камере, и пожал мне руку. Затем подъехала машина за смертниками, и вошедший немецкий солдат грубо толкнул доктора Яковлева к выходу. Доктор держался очень смело и, выйдя к машине, высоко подняв голову, крикнул так, что слышно было во всех камерах: «Да здравствует партия большевиков! Да здравствует дело Ленина—Сталина!» Эсэсовцы быстро втолкнули его в машину».

Советский военный врач Константин Константинович Яковлев, — как повествует близко узнавший его во время заключения автор письма, — был взят в плен в тот момент, когда он, выполняя служебный долг, делал операцию тяжело раненому бойцу. В лагере для военнопленных доктор Яковлев вылечил и переправил к партизанам сотни советских бойцов и офицеров. Схваченный гестапо, Яковлев мужественно перенес пытки и умер, как герой.

Другой советский человек около двух лет с риском для жизни прятал от глаз гестаповцев предсмертную записку доктора Яковлева и, освобожденный из тюрьмы Красной Армией, переслал ее в Москву.

Редакция направила предсмертные строки К. К. Яковлева его жене по адресу, указанному в записке. В ответ пришло взволнованное письмо гр-ки Ивашура о том, как дорог ей этот клочок бумаги, написанный рукою мужа...

Так, спустя долгое время после окончания войны, раскрылась судьба пропавшего без вести доктора Яковлева, сына своей великой Родины, воспитанника советской эпохи...

Подобно тому, как тов. Левицкий пронес сквозь войну предсмертную записку Яковлева, тов. Семенов несколько лет берег фотографию капитана Орел. В июле 1941 года красноармейцы, проходившие со своим полком через деревню Червоный Осовец в Белоруссии, стали свидетелями воздушного боя. Несколько «Мессершмиттов» атаковали один советский бомбардировщик. По-видимому, бомбардировщик возвращался с задания и отстал от своей группы. «Мессеры» стали клевать отставшего. Экипаж СБ отчаянно отбивался, но в конце концов машина загорелась и упала.

Когда красноармейцы подбежали к разбившемуся самолету, они нашли на месте его падения только кучу дымящихся обломков. Сила падения была так ужасающа, что моторы отлетели далеко в сторону. Случайно уцелела обгоревшая полевая сумка. Красноармеец Семенов открыл планшет. Под треснувшим целлулоидом не сохранилось ничего, кроме семейной фотографии, на которой были изображены летчик в открытом френче с галстуком, его жена и дочь. Внизу стояла подпись: «Капитан Орел».

Четыре года войны тов. Семенов хранил в своем солдатском ранце фотографию погибшего летчика. Фотография прошла длинный путь — путь Красной Армии, знамена которой победоносно прошумели в девяти странах Европы Под огнем, на передовой, тов. Семенов берег, как зеницу ока, последнюю память о неизвестном ему капитане.

«Моей заветной мечтой, — пишет тов. Семенов, — было разыскать семью капитана Орел и вручить ей этот дорогой для нее снимок». Тов. Семенов предпринимал много попыток разыскать семью капитана Орел, но, к сожалению, они не увенчались успехом. Наконец, из Управления кадров Военно-Воздушных Сил Красной Армии, куда было послано редакцией письмо тов. Семенова, на днях получен ответ:

«По учетным данным Управления кадров ВВС Красной Армии числится невернувшимся с боевого задания 11 июля 1941 года капитан Орел, Константин Павлович, у которого значится жена Орёл А. Ф., проживавшая по адресу: ст Рамонь, Ю.-В. ж. д.».

Быть может, из этих газетных строк супруга капитана Орел узнает о последних минутах ее мужа, не вернувшегося, с задания, — о минутах, в которые он вложил всю силу своего отважного сердца.

Капитан Константин Павлович Орел погиб где-то над полями деревни Червовый Осовец, в июльский полдень 1941 года, в тягостные, черные дни вражеского нашествия...

Теперь, когда завоёван мир во всем мире, мы с благодарностью вспоминаем о тех, кто святой кровью своей напоил землю, чтобы поднялись колосья победы.

Все, что было в них бессмертного, — величие их духа, — осталось в памяти народа, в деяниях сегодняшнего и завтрашнего дня, в судьбе поколений.