Бельзенский лагерь был по существу новой фазой в фашистских методах уничтожения. Людей можно, оказывается, истреблять и без газовых камер, и без крематориев, и без расстрелов и виселиц, а в полной тишине, самыми обычными, если так можно выразиться, естественными средствами. Надо только создать такой режим в лагере, при котором смерть неизбежна, закономерна и в то же время мучительна.

Три свидетеля — все англичане — генерал Хьюз, капитан Сингтон и майор Берни рассказывают, что в первые же дни после вступления английских войск и Бельзен они изучали эту дьявольскую систему. Вот образчик ее. В кухне готовили суп из брюквы. Он выдавался один раз в день людям, которые сидели, стояли, лежали, прижавшись друг к другу в 45 бараках бельзенского лагеря. Но после того, как суп был готов, туда подливали зловонной воды из резервуаров, где плавали трупы, куда выбрасывались нечистоты. В бараках вспыхнула эпидемия дизентерии. Людям не дозволялось выползать из бараков. Уборных в лагере не было. Можно себе представить, в какой страшной атмосфере лежали эти умирающие люди!

В лагерь привезли тысячу больных сыпным тифом. Их распределили по баракам. Тиф косил людей, мёртвых никто не убирал. Эпидемия распространялась по всем баракам. Хьюз, Сингтон и Берни подсчитали, что к моменту освобождения лагеря в нем было 10 тысяч больных, или, вернее. умирающих. Пол литра грязной воды на человека — вот норма, которую дозволял лагерный режим. Люди от жажды сходили с ума. Тайком пробирались к глубоким резервуарам и тонули в них. Из-за кружки воды душили друг друга.

В лагере были детские бараки. Режим для детей ничем не отличался от режима для взрослых. Из 4 тысяч детей осталось в живых только 500. Матери жертвовали собой, отдавали свои порции супа и воды детям. Но эта жертвенность не спасала — от эпидемий, от голода и жажды умирали и матери, и дети.

Хьюз рассказывает, что в лагере для женщин он нашёл тысячи больных сыпным тифом. Все они лежали почему-то голыми. Блокфюрер Элизабет Фольфенрат делала все возможное, чтобы сделать их смерть наиболее мучительной. Внутри бараков были горы трупов. Английские офицеры подошли к этим мёртвым телам вместе с Крамером.

— Что он, взволновался, может быть? — спрашивает прокурор.

— Нет, — отвечает Хьюз. — Он как будто смотрел на все это пустыми, невидящими глазами, один раз даже улыбнулся.

Уже сообщалось, что на суде был продемонстрирован фильм о бельзенском лагере, заснятый в первые дни освобождения Бельзена. Трупы, трупы. Они лежат всюду. Штабелями. В бараках. По всему двору. И тут же заснят Крамер, комендант лагеря. Он смотрит тупыми глазами на нескончаемую, уходящую куда-то вдаль похоронную процессию.

В зале вновь горит свет. Крамер сидит. Он так же безучастно, тупо глядит куда-то вниз. Так же бесстрастно выглядят его «сподвижники». И так же бесстрастны многие лица немцев, присутствующих на суде в качестве зрителей.

После офицеров был допрошен четвёртый свидетель — тоже англичанин, арестованный немцами за то, что он укрыл у себя убежавшего из плена советского офицера. Свидетель входит, опираясь на палку. Он сед, у него измученное лицо. Кажется, что это старик. Но свидетель не старик, по возрасту он молод. Он прожил в лагере 10 дней. Страшен его рассказ о голоде, о побоях, об истязаниях, о нечеловеческом режиме, который существовал в лагере.

— Мог ли человек, — спрашивает у него прокурор, — остаться в живых в бельзенском лагере?

— Нет, — отвечает свидетель. — Никогда!

В бельзенский лагерь свозились жертвы со всех лагерей, которые в связи с наступлением Красной Армии эвакуировались все дальше на запад. Транспорты стекались к Бельзену. В бельзенский лагерь были переброшены Крамер и Гресе — опытные мастеровые смерти.

Свидетельница Ада Бимко, польская гражданка, врач, бывшая заключённая бельзенского лагеря, до того побывавшая в Освенциме, опознает среди подсудимых тех, кто ранее «работал» в Освенциме. Она называет имена; Крамер, Клейн, Фольфенрат, Гресе, Коннер, Вейнгартнер, Борман...