Погода над морем изменчива и капризна. Еще не прошло и получаса, как мы стартовали в этот, уже второй рейс, а небо, как говорят летчики, успело полинять. Из ясного безоблачья самолет вошел в сплошной туман.

С земли радируют, что это — быстро проходящая полоса циклона, край его, а дальше — снова ясная погода. На полной скорости машина идет почти над самой поверхностью моря, затем набирает высоту и вырывается в синеву чистого неба.

Вдали виднеются очертания острова. Еще несколько минут полета — и мы на южной оконечности освобожденного Сахалина, в портовом городе Отомари.

Как встревоженный улей, гудит и волнуется этот многолюдный уголок огромного острова. Рухнул насаждавшийся долгие годы подневольный японский уклад. Всё пошло заново в жизни каждой семьи. На Отомари произошёл глубокий переворот.

В кварталах японцев тихо. Многие сановники покинули свои особняки и отплыли на Японские острова. Оставшиеся сидят за наглухо закрытыми дверьми. Там, где шла полная удовольствии и достатка жизнь японских фабрикантов, торговцев и военщины. стало безмолвно, как на кладбище.

Иное — в китайских кварталах и районах города. Здесь всё ожило, всё пришло в движение. Над каждым домом и фанзой подняты красные шелковые полотнища в знак приветствий армии-освободительнице.

На центральном проспекте наших автоматчиков осаждают рикши с лёгкими двухколёсными тележками:

— Садись, капитана, деньга не нада!

Солдаты улыбаются, закуривают и, покачивая головами, отвечают, приветливым китайцам:

— Нет, любезные, благодарствуем. Мы на людях ездить непривычные.

— Береги кишку, не надсаживай, теперь самое житьё настаёт!

У рикш настоящий праздник: японец-хозяин, на которого за нищенскую плату работали 30 впряженных в тележки китайцев, скрылся.

Двое японских полицейских, управлявших этим транспортным предприятием, арестованы, и рикши стали работать сами на себя. Вот почему им так искренно хотелось повозить по городу советских солдат, повозить бесплатно, в благодарность за избавление от японского шкуродёра.

В порту сизые воды залива шумят у пологого мыса. Жарко греет солнце, и наши бойцы с наслаждением купаются в морской воде, усталые после долгого марша и боёв с японцами.

На рейде под красными вымпелами стоят советские десантные корабли. Множество мелких японских и китайских шхун, рыбачьих лодок, парусников покачивается на якорях или снует в бухте.

Китайские грузчики и рыбаки с красными звездочками на своих замусоленных рубахах решили устроить угощение русским морякам и солдатам. Под камышовой крышей навеса разложили они на матах помидоры, арбузы и до смешного длинные, похожие на колбасы, китайские огурцы.

На железных маленьких печурках бродячие повара-торговцы поджаривали лепёшки. начиненные фасолью и зелёным луком, варили в кипящих чугунках пельмени, жарили свежую рыбу. Наши моряки и солдаты, не желая обидеть радушных островитян, сели за трапезу.

Старейшин из грузчиков — Ли Фан-чи, богатырского телосложения человек, в прошлом шкипер рыболовной шхуны, держал речь. Она была произнесена кратко и почти по-русски:

— Моя кушай, твоя кушай! Русский ура, Сталин ура! Немца бил, Япония бил. Бил шанго! Сипасибо!

Это был замечательный обед на морском берегу. Дальневосточные моряки и покорители Берлина, сибиряки, украинцы, казахи и китайские рыбаки Японского и Охотского морей праздновали на Отомари славную победу.

Приморский рынок, пожалуй, самое шумное место на Отомари. Здесь множество лавчонок и лотков, ходят тысячи людей, торгующих луком и часами, дынями и табаком шляпами и лепёшками. Не торгуют лишь рисом, мануфактурой, мылом, обувью.

Эти товары были недоступны китайцам и прибраны к рукам японскими монополистами. На китайский рынок запретный ассортимент попадал только через руки старых, прожжённых мастеров контрабанды.

Особое место в беспорядочной толчее базара занимает так называемая «ярмарка слёз и веселья». Крутятся ручные рулетки, работают полным ходом табачные лотереи, разыгрывающие сигареты всех фирм Японии и Китая Вокруг надрываются гавайские гитары, губные гармоники, мандолины, скрипки, шарманки.

Вот идет с опечаленным видом какой-то убого одетый человек Профессиональные затейники наперебой предлагают ему свои услуги, ему гарантируют, что через минуту — две он забудет всё и будет хохотать до упада и это будет стоить только два гоби. Смехачи начинают действовать Как из рога изобилия, сыплют они анекдоты, песенки, прибаутки. Их жесты и мимика, видимо, соответствуют репертуару.

Японская каторга породила этот жуткий базар Сюда шли оборванные. измученные адской работой на японцев люди порабощенного острова — забыться в курильнях пли купить за два гоби минуту смеха.

В портовой комендатуре сидит старая дама в черном с горностаевой опушкой манто и в огромной шляпе, похожей на перевернутое воронье гнездо. Несмотря на свою напыщенность. она старается быть разговорчивой :

— А скажите, господа офицеры, вы не из Петербурга?

— Нет, мадам, мы недавно из Берлина и Вены.

Дама качает головой и бессвязно повторяет:

— Ай, Петербург, ай, Берлин, ай, Вена, прекрасные города.

Особа в манто, говорящая по-русски с резким немецким акцентом, выдавала себя на Отомари за русскую княжну. С приходом Красной Армии авантюристка, эмигрировавшая с одной из белогвардейских шаек ещё в 1919 году, отреклась от своего княжеского происхождения, прикинулась заброшенной на чужбину русской женщиной и сейчас в приемной коменданта вспоминает о Петербурге, нащупывает почву, нельзя ли уехать в Ленинград.

— Разрешите узнать вашу национальность? — вежливо спрашивает комендант.

Дама вспыхивает, неловко повертывается в кресле.

— Я русская, но по происхождению немка. Я долго жила в России. В данный момент я в японском подданстве. Но это меня не устраивает.

Аудиенция закончена.

Через центр города деловито проходят отряды советских моряков и пехотинцев. Их марш строг и торжественен. Кёнигсбергцы, сталинградцы, балтийцы — славные герои великой войны, солдаты-освободители!

К старым казармам движутся колонны разоруженных пленных японцев. Вид у «самураев» жалкий и злобный. Ведь так недавно они были здесь полновластными, неограниченными правителями и грозой китайцев.

Впервые китайские жители Отомари свободно ходят по японским кварталам. У городского театра собралась многотысячная толпа. Открывается митинг в честь Красной Армии и Советского Союза.

Бурными приветствиями оглашается площадь при упоминании имени товарища Сталина. Долго не смолкает восторженный гул, взлетают вверх тысячи соломенных шляп.

...Китайское самоуправление наводит в городе порядок. Полиция вылавливает остатки японских банд, состоящих из смертников и японских жандармов, укрывающихся от возмездия за свои издевательства над китайским населением.

Солнце садится в море. Вечереет на Отомари. Мерно шагают по каменным мостовым патрули Со стороны рейда доносится дружная краснофлотская песня и переливы баяна.

— Вот когда начинается наша эпоха сева. — мечтательно говорит наш переводчик. кореец Ма-Син. — Японцы долбили нам. что время сева, то есть лучезарная эпоха. — это эпоха царствования императора. Да, для японских захватчиков это были лучезарные дни. Они грабили Китай, Корею. Теперь это кончилось. Настала лучезарная пора для всех, кого освободила Красная Армия.

Луна поднимается над островом. Её серебристые блики колышутся в легкой ряби залива.