Штурмовики работают на низких высотах. Их стихия – бреющий полет. Они подкрадываются к врагу по лощинам и оврагам, перескакивают через телеграфные столбы и сосны, чтобы внезапно появиться над колонной, растянувшейся на марше, бить ее в хвост и в гриву с яростью охотника, настигшего зверя. Немцы имеют склонность к романтике. Они зовут нашу штурмовую авиацию «черной смертью».

Бобров классически – на три точки – сажает самолет. Знакомимся с капитаном – начальником штаба. Едва успеваем обменяться несколькими фразами, как к нам подходит молодой летчик и, сверкая белозубой улыбкой, докладывает капитану:

– Товарищ начальник штаба, Панычев вернулся.

Мы идем к летчикам, окружившим коренастого багроволицего человека с забинтованной головой, с пластырной нашлепкой на носу и под глазом, в явно чужой шинели, накинутой на плечи. По дороге нам рассказывают, что комиссар эскадрильи Панычев, вылетевший вчера на рассвете на боевую операцию и не вернувшийся к сроку, пришел сегодня ночью, залез в чьюто палатку и уснул, как убитый.

Произошло с Панычевым вот что. Он атаковал аэродром, защищенный мощной зенитной артиллерией. Прочесал его огнем один раз и, развернувшись, пошел на второй заход. Фашистские зенитки захлебывались в бешеном лае, и, наконец, один осколок снаряда пробил стекло в кабине летчика. Осколками стекла Панычев был ранен в лицо и голову. Он, однако, сумел вывести машину из огня.

Теперь он стоит, окруженный боевыми друзьями, и, заново переживая незабываемую ярость схватки, рассказывает:

– А до чего хитры, дьяволы! Взяли и расставили по всему аэродрому копны. Но я-то местный, я на этом аэродроме учения проводил, я-то знаю, что посевов здесь никаких нет и не может быть. Вот я и чесанул по копнам...

Панычева посадили в штабную эмку и увезли в госпиталь. Я встретил его через час в столовой. Комиссар с аппетитом хлебал борщ и на мой вопрос, как он себя чувствует, ответил:

– Хорошо себя чувствую. Через два дня полечу, дам и фашистам почувствовать...

Врач, стоявший, рядом, сказал мне тихо, так, чтобы Панычев не слышал:

– Минимум шесть дней продержу его в госпитале.

Вчера был горячий день у летчиков майора Ложечникова. Сам майор вылетал на операцию и тоже не вернулся к сроку. В части поднялась тревога. От высшего командования шли запросы:

– Где майор? Вернулся ли майор?

В 10 часов вечера, когда в штабе шло совещание и командиры – мрачнее тучи – ожесточенно дымили папиросами, дверь распахнулась и на пороге комнаты появился Ложечников, целый и невредимый, как всегда, неторопливый и спокойный в движениях.

– Добрый вечер, товарищи.

Оказалось, что майор атаковал аэродром под ураганным огнем зениток, сжег и разнес в щепки свыше 20 немецких самолетов. Прямое попадание снаряда повредило мотор его самолета. Майор «потянул» поврежденную машину на восток, кое-как перелетел линию фронта и сел между двух огней. Вооружившись гранатой и пистолетом, он готовился дорого продать свою жизнь. Немецкие автоматчики били по самолету. Так он просидел до темноты, а потом ползком добрался до нашего боевого охранения.

Мы застали майора Ложечникова за глубоко мирным занятием: он сидел на кровати и пришивал чистый полотняный воротничок к вороту гимнастерки.

– Очень хорошо, – сказал майор, когда мы познакомились, – надо отметить в печати молодых летчиков Ованесова и Цыганкова. Это – боевые ребятки. У Цыганкова девять боевых вылетов. Ваш земляк – москвич.

– Расскажите о себе, товарищ майор.

– Потом надо обязательно написать про старшего лейтенанта Кузнецова и про комсомольского организатора Ладко. Записали?

– Записал.

– Затем вам надо поехать в госпиталь, посетить нашего Абрамова. Человек, понимаете, привел машину на аэродром, будучи тяжело ранен в ногу. Целый сапог крови вылили. Он, когда летел, все время подставлял лицо под ветер – освежался, чтобы не потерять сознание. Геройски дрался!

– Обязательно с'езжу в госпиталь, товарищ майор, а пока...

– Потом надо написать, что мы потеряли отличного летчика старшего лейтенанта Кузьменко Василия Степановича. Пал смертью храбрых при атаке аэродрома.

– Есть! Но вы бы о себе, товарищ майор!..

– Капитан Шеламов, мой помощник, – отличный штурмовик. Затем технический состав надо отметить... Работают, как звери. Пишите: воентехник 1-го ранга Добровольский, воентехник 2-го ранга Шпак, старший сержант Бычков. Записали?

– Записал. Но когда же я все-таки с вами...

– Из оружейных мастеров хорошо работают младший сержант Запорожец и ефрейтор Калинин... Что? Машина готова? Можете ехать к Абрамову. До свиданья.