С 1913 по 1944 год биография Болгарии резко расходилась с ее чувствами, кровь лилась за чужое, враждебное дело — за Кобургскую династию, за Габсбургов, за Гитлера. К этому можно добавить, что нигде турецкое иго не было столь тяжким, как в Болгарии, этой самой близкой вотчине султанов, что нигде в другие, более близкие к нам времена не был так жесток фашизм, — тогда станет понятной некоторая трагедийность лиц, помыслов, переживаний. Болгарский народ, несмотря на южную экспансивность, замкнут. Под замкнутостью большая подлинная страсть, сказавшаяся в героике «будителей», в мужестве старых революционеров, в упорном труде, в длительной и полной пафоса борьбе против фашизма. Я хочу отметить, что и пейзаж здесь скорее драматичен, чем лиричен, что болгарские старые песни заунывны и похожи на водоворот, что народные костюмы и вышивки отнюдь не пестры — преобладают в них два цвета: красным и чёрный, что лица людей отличаются резкостью черт. Нелегкой была судьба Болгарии, и каждый поймет, почему сейчас так — ревниво относятся болгары в попыткам вмешательства в их дела: впервые они зажили по своей воле, и вот уже ханжи и лицемеры всех мастей твердят об одном: как бы загнать болгар в ночь, оторвать их от своей судьбы, покорить, если не силой, то хитростью, угрозами, лживыми посулами.

Трудно, однако, обмануть этот народ: он много пережил и много знает. Я не могу понять, почему иные иностранные газетчики называли да и теперь называют болгар «болгарскими пруссаками». Нет ничего общего между немцами с их гипертрофией техники, их культурным одичанием и болгарами, которые не променяли человеческого первородства на пылесосы, на холодильники, на «душегубки». По-древнему примитивен здесь труд землепашца: волы, преимущественно убогая соха. В избах южной Болгарии крестьяне обычно спят на земляном полу, сами ткут одежду, сами мастерят жалкую обувь. В хорошем, светлом общежитии одной текстильной фабрики, которая гордится современным оборудованием, я увидел крестьянские прялки: работницы вечерами сами прядут и сами ткут одежду. Можно подумать, что это — отсталая страна. Однако я говорил с крестьянами, которые спят на земляном полу, они много читали, много думали, много знают. Они спрашивали о выборах во Франции, о восстановлении Днепрогэса, о жизни Китая и уж, конечно, они разбираются во всех оттенках политического быта Болгарии. Богатая крестьянка говорит: «У меня два сына в гимназии»... В селах повсюду «читалища» — народные дома с читальнями, эстрадой, иногда с кино. Я уж не говорю о 7-летнпх прогимназиях, но в селах много и гимназий. В корчмах не только пьют сливовицу, закусывая ее стручками злейшего перца, там обсуждают мировые проблемы: это — настоящие клубы. В скромной Софии множество книжных магазинов, и витрины книготорговцев самые нарядные, возле них всегда стоят прохожие.

Слов нет, трудно теперь разорённой немцами Болгарии: крестьяне плохо одеты, зима на носу, уже снег на Рыле и Родопах, а нет обуви. Холодно будет зимой в Софии — мало угля. Но могут ли тяготы сбить с пути народ упорный, даже упрямый, притом изумительно трудолюбивый — здесь и 80-летнпе работают, здесь и в праздник над чем-нибудь корпят. Сильно пострадавшую от бомбардировок Софию восстанавливают. Вчера возле Самокова открыли вновь построенную плотину: улучшится снабжение Софийского округа водой и электрической энергией. Был я в «болгарском Манчестере» — в Габрове: он ожил от советского хлопка и советской шерсти — 150 фабрик работают, некоторые — в три смены. Я побывал на фабрике Ильева, там за год резко изменялось положение рабочих: построены новые общежития, большая столовая, клуб. И производительность там повысилась на 16 процентов. В Пловдиве на табачной фабрике «Картел» прежде изготовляли 4 млн. сигарет в день, теперь изготовляют 6 млн. Мне показывали новые машины, но не машинами я залюбовался, а руками работниц — это настоящие виртуозы. Видел я много кооперативов: и лесной, и табачные, и винодельческие, и обувной, и пошивочный. Одним из них уже много лет, другие родились после 9 сентября. Это — крепкие хозяйственные организации, во главе их стоят толковые, предприимчивые люди.

Жизнь неровная: в северной плодородной Болгарии крестьянские дома хорошо обставлены, люди прилично одеты. На юге картина более , мрачная. Но всюду чувствуешь подъем, творческое напряжение, веру людей в лучшее будущее. Самые отсталые крестьяне — это так называемые «помаки» — болгары-мусульмане. Фашистские правительства их притесняли, теперь и помаки приподняли голову, у них свои газеты, им послали товары, впервые они испытывают новое для них патриотическое чувство.

Конечно, положение остаётся ещё тяжёлым, повсюду недостаток в самом необходимом, не изжита тревога за судьбу лева. Но все же не материальные лишения заставляют мрачнеть лица болгар, а оскорбительное вмешательство в их дела, несправедливые укоры, незаслуженное подозрение. В одном крестьянском доме я увидел на стене портреты Сталина, Рузвельта, Тито, Стамболийского, Димитрова. Старый крестьянин в коричневом домотканом костюме, с руками, похожими на корни векового дерева, показывая на портрет американского президента, сказал мне: «Мы сделали все, о чем он говорил, мы наказали фашистов, вернули на нашу землю свободу. Почему же на нас нападают в их газетах?..»

Болгары действительно покончили с фашизмом не только на словах. Они судили военных преступников не по требованию международных юристов, а повинуясь голосу своей совести. Так были осуждены палачи, терзавшие крестьян Греции, Югославии, люди, истязавшие союзных военнопленных, мучившие евреев, приверженцы Гитлера и Последователи Гиммлера. Пришлось мне в разных санаториях и детских домах видеть югославских детей, они окружены заботой, лаской. Разве не чудо, что после длительной вражды, навязанной народам чужими силами, изголодавшиеся сербские дети оживают на болгарской земле? Во Франции целый год существовало общество защиты прав мародёров, которые пользовались имуществом евреев, а в Болгарин все права евреев восстановлены не на бумаге. Фашизм здесь никогда не доходил до сердца народа, он был наружным заболеванием, отвратительной экземой. И вот за это мракобесы ополчились теперь на болгарский народ.

Греческие фашисты требуют якобы во имя стратегической безопасности Греции присоединения Родопов. За словами о «защите античной цивилизации» скрыто нечто иное: табачные дела. Золотой фонд Болгарии — табак. В Родопах произрастает самый ценный табак, называемый «джебел». Этот сорт табака необходим американским табачным фирмам для смеси, которую они употребляют при набивке сигарет. Маленькие бледно-золотые листочки — разгадка грандиозной кампании клеветы, шантажа, угроз. Говорят, что нет дыма без огня, скажу на сей раз — огонь от дыма, от ароматного дыма джебела. И если покровители греческих фашистов рассуждают о принципах демократии, якобы попираемых болгарской демократией, то за лицемерными речами можно увидеть дивиденды табачных фирм, цепкие руки экспортёров и перекупщиков, дела, дела, грязные дела.

Можно пожалеть, что люди за морем плохо осведомлены о жизни новой Болгарии. Помню, как американцы жаловались на отсутствие в Болгарии американских корреспондентов: нет информации. Но ведь дезинформация еще хуже, чем отсутствие информации. А дезинформации достаточно, стоит только упомянуть о корреспонденте «Крисчен сайенс монитор» господине Маркоме, который дал интервью оппозиционной газете, направленной против правительства. Он ведёт себя как помпадур. Этот господин недавно посетил Пловдив, там выходит маленький орган католиков (их в Болгарии всего три тысячи) «Истина», и Марком нашёл уместным напечатать в «Истине» следующее заявление: «Болгария представляет теперь плачевную картину, я ее просто не узнаю. Она изменилась, стала безобразной, в ней сатанинская вражда. И те, кто желает ей добра, не могут ей помочь — нельзя помочь семье, в которой муж воюет с женой. В Болгарии теперь нет болгар»,..

Я оставляю в стороне развязность, я даже не спрашиваю, заключается ли свобода печати в том, чтобы не оскорблять страну, где ты находишься, я подчёркиваю другое: слова о помощи — это все тот же шантаж. Табачный экспортёр говорит: «Будь в Болгарии другое правительство, мы получили бы доллары за джебел». Греки кричат: «Дайте нам Родопы, мы сами вам дадим джебел», а господин Марком настаивает: «Если вы не пустите к власти оппозицию, помощи вам не будет».

Убогое зрелище представляет собой местная оппозиция: марионетки, они пытаются придать себе видимость патриотов, скрыть от публики ниточки, привязанные к их головам, но за каждым их словом стоит тень международной реакции. Говорят они в Софии и по-болгарски, не говорят только того, что им говорят... Они требовали разрешения выпускать свои газеты, теперь они издают три газеты и не знают, чем их заполнить: ведь они не могут сказать правду читателям, они маскируются, лепечут о своей привязанности к отечественному фронту, клянутся, что обожают Россию, ударяя себя в грудь, кричат: «Мы — патриоты». А «патриоты» эти работают на тот же джебел.

Руководитель оппозиции в Плевне сказал мне: «О выборах мы не думаем, потому что выборы будут снова отложены»... Он не скрывал, что его надежда не на избирателей, а на тех, кто помотает избирателям явиться к урнам, отсюда решение оппозиции бойкотировать выборы. Трудно будет оправдать это — оппозиция имеет и газеты, и располагает свободой агитации. Впрочем, господин Марком что-нибудь да придумает...

Сторонники оппозиции в том или ином селе не подозревают, за кем они идут. Вернее, они не идут — они смятены, колеблются. Это главным образом политиканы, жаждущие стать политиками. Они выставляют Пиколу Петкова за страстного демократа, патриота и даже друга Советской России. Однако туман с каждым днём рассеивается, и никогда оппозиции не сорвать выборов.

Работящая, упорная, талантливая Болгария живёт и будет жить. Вот город холмов, гордый Пловдив. Вот сказочный Тырново с его ярусами домов. Вот шумный Габрово и широкий Плевен. Вот старые города — Карлово, Троян, Ловеч, Асеновград. Вот горские деревни, прилипшие к скалам, дома с верандами, кукуруза, табак, перец. И виноградники, и новые плотины, и новые школы, и за всем этим жажда — не богатства, даже не удачи, а только своей дороги, своей судьбы. Я гляжу на черные глаза болгарской крестьянки, на ее выпуклый лоб, на сдвинутые брови — нет, теперь не сбить Болгарию с ее пути! Счастье, доставшееся с мукой, еще дороже. Мне хочется передать любовь к народу, который напрасно называют маленькими у маленьких людей никогда не бывает столько врагов. Этот народ немногочисленный, но душевно силен и высок. Он идет своей дорогой, и каждый честный человек скажет ему: в добрый путь!