Иногда с ветки срывается и летит вниз намерзшая за ночь и теперь оттаявшая льдинка. Она с шумом шлёпается на обледеневшую снежную корку. Изредка хрустнет ветка, прогремит приглушенное эхо отдалённого выстрела. И снова все тихо...

Обманчива тишина на переднем крае. Уж лучше в бой.

И он грянул сразу.

За туманом скорее чувствуется, чем слышится, отдаленный гул. Танки! Гул растёт. Разрывая туман, летит первый вражеский снаряд. За ним второй, третий...

Кажется, что шум моторов надвигается отовсюду — справа, слева, с фронте и даже с тыла. Но это только кажется. Враг идет, не маскируясь, думает подавить противника численностью. Две самоходки, семь танков. За ними и на них пехота, автоматчики.

Самоходки и танки держат направление на позиции орудийного расчёта старшего сержанта Михаила Денисовича Медякова. Медяков команды не дает. В ожидании её наводчик орудия Голозубов, не отрываясь, следит за врагом.

Танки быстро растут в панораме... Голозубов несколько раз оглядывается на Медикова. Наконец Медяков подает команду Навстречу немцам летят первые снаряды. Один из танков сбавляет ход и останавливается. Другие замедляют ход и сбрасывают десантников. Подбитый танк загорается, но остальные продолжают идти, за ними врассыпную бегут десантники.

Орудие замолкает. Медяков оттаскивает от панорамы раненого Голозубова и становится на его место. Снова наши снаряды несутся навстречу немцам. Остановилась подбитая самоходка. Залегли автоматчики. Танки ушли в укрытие. Однако бой на этом не кончается.

Танки открывают стрельбу из укрытия, и, прикрываясь их огнем, немецкие автоматчики ползут вперед. Положение угрожающее. Танки выползают из-за укрытия и снова держат курс на позиции батареи. За танками поднимается и спешит пехота.

Медяков приказывает расчету заняться пехотой. Джалилов ложится за пулемет и открывает огонь. Заряжающий Скоробогатов и замковый Антропов держат наготове автоматы.

У орудия остается один Медяков. За подносчика патронов стал водитель автомашины. Захлебываясь, стучит пулемет, не переставая, ведут огонь из автоматов Скоробогатов и Антропов. Медяков бьет из орудия по танкам, но враг все ближе и ближе. Совсем близко подошла пехота. Всего каких-нибудь шестьдесят метров осталось. Медяков замечает, что руки его словно в липком поту. Смотрит мельком и видит, что это не пот, а кровь. Быстро идет кровь, но унимать ее некогда. Медяков кричит водителю:

— Картечь!

Словно отрезвляющий душ, действует картечь на немцев. Они в беспорядке отступают. За ними уходят и танки.

Посветлело... Туман исчез. Медяков осматривает поле битвы, проверяет боевых друзей.

— Антропов?

— Ранен.

— Скоробогатов?

— Ранен. Да и вы тоже, товарищ старший сержант, — говорит Скоробогатов.

— Что тоже? Что тоже? — обрывает его Медяков. — Гляди-ка, что впереди делается.

Скоробогатов смотрит по направлению к перелеску, куда скрылись вражеские танки, и видит, как несколько немецких солдат выкатывают на взгорок противотанковую пушку. Наскоро перевязав раны, Скоробогатов и Антропов остаются с Медиковым.

Немцы открыли огонь первыми. Медяков ответил, и скоро немецкая пушка замолкла. Однако вражеская пехота вновь пошла вперед. На этот раз немцам удалось подобраться к пушкарям совсем близко. Раненый в голову Медяков берет гранату и бросает ее. Берут гранаты Антропов и Скоробогатов. Вспыхнула рукопашная. Пушкари бьют гитлеровцев чем попало — прикладом, автоматом, пустой снарядной гильзой, незаряженной гранатой.

Немцы не выдерживают рукопашной и откатываются, оставляя на месте схватки трупы. Медяков бежит к орудию, чтобы открыть вслед убегающим огонь, но видит, что прицельное приспособление разбито вдребезги. Тогда он наводит орудие через ствол, и снаряды рвутся в самой гуще немецких солдат.

Потеряв один танк, самоходное орудие, противотанковую пушку, два станковых пулемета и до 90 солдат, противник прекратил контратаки.